Это был прекрасный, пахнущий вишней и горячим асфальтом день. Небольшая пятиэтажка, где жила семья Олеси, еще не успела нагреться под лучами летнего солнца, но его лучи уже настойчиво проникали через широкие балконные окна.

В трехкомнатной, уютной хоть и небольшой квартирке давно никто не спал: родители Олеси собирались провести эти выходные на природе и Ольга Владимировна — мама семейства, с самого утра подняла всех на уши. Собрать сумки, разобрать сумки, положить плед, вытащить плед, три банки тушенки добавить в плетенную корзинку с продуктами, но вытащить грушевое варенье. И так много - много - много раз. Максим Евгеньевич устал спорить с супругой, поэтому с обреченным видом складывал, разбирал и перекладывал все так, как она просила, попеременно отходя покурить в небольшое кухонное окошко.

Настроение у Олеси было прекрасным, ведь ей предстояло провести два чудесных, теплых выходных наедине с собой. Ну и с книгами, конечно же. Возможно она устроит ночной марафон кинофильмов — отец как раз недавно принес несколько новых кассет с модными нынче боевиками. А может съест ту запретную коробку конфет, что обещала сама себе сохранить до важного момента…

От витания в облаках Олесю вырвал голос матери:

— Олеся! Олеся! Иди сюда, мы уже уезжаем!

Ольга Владимировна, нагруженная сумками с головы до ног, и еще более нагруженный Максим Евгеньевич стояли в дверях. Суетливая мама, как обычно, предусмотрела все, и собрала с собой в поездку, как минимум, втрое больше вещей, чем на самом деле необходимо.

— Дочка, мы вернемся завтра вечером. Дверь никому не открывай, курица с картошкой в духовке. Обязательно поешь. Не сиди допоздна. Номера срочных служб под телефоном.

— Мама, вас не будет всего пару дней, а мне уже 17, — Олеся надула губы — Я уже взрослая, не надо переживать.

— Да-да, конечно, милая, конечно, — вставил Максим Евгеньевич — не скучай!

Он чмокнул дочь в лоб и подтолкнул супругу к выходу, пока та не решила, что они что-то забыли.

Олеся закрыла за родителями дверь, затем помахала им с балкона, а когда бирюзовый москвич скрылся из виду, то хорошее настроение девушки перешло на новый уровень. Целых два дня свободы! Можно делать что хочешь, есть что хочешь, сколько хочешь спать и валяться в кровати. Чем, кстати, Олеся и решила заняться в первую очередь. Подремав еще пару часов и оставив кровать (кто бы мог подумать, мама бы тут же подняла крик!) не заправленной, девушка налила себе крепкий, сладкий чай в большую папину кружку, достала из шкафа ту самую коробку конфет и села за чтение. «Шагреневая кожа» Оноре де Бальзака — припасенная как раз на такой вот случай, увлекла Олесю на долгие часы и как-то совсем незаметно начало темнеть.

Когда старенькие настенные часы пробили восемь вечера, на кухне внезапно включилось радио. Олеся подпрыгнула от неожиданности, выронив книгу из рук. Хриплые звуки помех становились то громче, то затихали до едва слышимых. Девушка, крадучись, зашла на кухню, убедившись, что там никого нет, подошла к радио. Олеся расслабилась — должно быть радио поймало какую-то случайную волну…Как внезапно среди хрипящих помех раздался голос:

— Хрррщщ…беги…щщщщщщ…они придут…хррррррщ…они пьют кровь и едят плоть близких…хщщщщщ…это…хщщщ…делает их сильнее…хщщщщ…беги…

Олеся замерла, прислушиваясь, пытаясь понять, послышалось ли ей это, но радио замолкло так же внезапно, как включилось. Капля воды из крана с оглушительным, в тишине комнаты, звуком разбилась о край посуды в раковине.

— Да это какой-то бред…просто радио поймало какой-то сигнал, вот и все… — прошептала сама себе Олеся и вернулась в комнату.

Она снова взяла в руки книгу, но буквы плыли перед ней, не желая выстраиваться в ровные строчки. Остывший чай, который отпила Олеся, показался ей безвкусным, хотя там было не менее трех ложек сахара. Безуспешно пролистав еще несколько страниц девушка отложила книгу. Почему-то внутри липким сгустком расползалась тревога. А за окном становилось все темнее и темнее…

Олеся убрала книгу на полку, помыла посуду, покрутила радио — в этот раз никаких помех и странных голосов не было, выкинула пустую коробку от конфет, подмела полы в коридоре. Часы показывали без двадцати девять. Девушка еще раз проверила двери, закрыла, не смотря на духоту все окна, но спокойнее ей не стало. Она несколько раз обошла квартиру, будто проверяя, но, очевидно, кроме нее никого здесь не было. Облегченно выдохнув, Олеся было уже собиралась зайти в ванную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой, как что-то щелкнуло и в комнате погас свет. Девушка лихорадочно начала дергать выключатель — безрезультатно, соседний, от кладовки, тоже не работал.

Олесю пробрал холодный пот. Она задрожала, будто от холода, и, к своему удивлению изо рта выдохнула облачко пара, словно стояла Олеська на морозе, а не посреди своей квартиры в июне месяце. Девушка аккуратно, прижавшись к стене выглянула из-за угла: в широкие окна балкона ярко светила луна и даже сквозь закрытые окна пробивался запах цветущей вишни, растущей у подъезда. А с козырька, свисая вниз головой, на Олеську сквозь стекло смотрели две пары горящих, безумных, алых глаз.

Ольга Владимировна и Максим Евгеньевич, с изуродованными, удлиненными конечностями, широкой пастью, полной острых клыков, были кошмарной пародией на родителей Олеси, с которыми она попрощалась всего несколько часов назад. Крик застрял у девушки в горле, когда папа, нет, чудовище разбило балконное окно и неестественно изгибаясь вытянутым телом вполз в квартиру прямо по потолку.

— Дочка…Олесенька…не бойся. Мы только чуть - чуть попробуем, — раздался родной и знакомый голос матери, которая заползла следом, — только чуть - чуть!

Монстры медленно приближались, щелкая уродливыми пастями, полными слюны, переползали с потолка на стены и обратно, окружая Олесю. Девушка, дрожа от ужаса, забилась в угол прихожей, не веря своим глазам. Ледяной страх сковал ее тело и разум, не давал пошевелиться. И только когда монстр, некогда бывший ее матерью, прыгнул, размахивая удлиненными конечностями, Олеся нашла в себе силы откатиться в сторону.

Ольга Владимировна молниеносно развернулась прямо в воздухе и вцепилась дочери в плечо, оторвав кусок мягкой плоти.

Олеся истошно закричала и изо всех сил оттолкнула чудовище в сторону. Слезы заливали лицо девушки, плечо горело, кровь обильно капала на пол а мать, словно голодное животное, поедала оторванный кусочек плоти дочери.

— Ну что ты, доченька…немножко, немножко попробуем, — продолжал ласково приговаривать отец, свисая с потолка.

— Да! Да! Олесенька, не бойся доченька…такая ты вкусненькая, такая сладенькая!

С этими словами Ольга Владимировна вновь набросилась на дочь, раздирая ее руки когтями, пытаясь добраться до шеи. Олеся закричала, перевернулась на живот и попыталась отползти подальше. Но мать, с чудовищной, неестественной силой притянула дочь обратно, раздирая когтями ей лодыжку. Олеся попыталась зацепится за обувную тумбочку, но рука ее скользнула на рукоять топора, лежавшего под ней. Девушка вспомнила, что утром родители долго спорили о том, брать ли его с собой на отдых и отец в последний момент убедил супругу оставить топор дома…

Олеся резко перевернулась на спину, сморщившись от жуткой боли в плече и, изо всех сил, ударила обухом топора по искаженному лицу матери. Та зашипела и упала, отпустив лодыжку дочери. Тварь не успела опомнится от неожиданности, как Олеська с диким воплем рубанула ей по ногам. Она рубила и рубила, сопровождая каждый взмах топора криком. Кровь забрызгала лицо и руки девушки, но остановилась она лишь превратив удлиненные нижние конечности твари в кровавые культи. Олеся перепрыгнула через воющую потусторонним голосом мать и кинулась в противоположную часть квартиры, намереваясь забаррикадироваться на кухне. Однако с потолка на нее спрыгнул отец. Словно пушинку он швырнул ее через порог кухни, запрыгнув следом на широкий обеденный стол, заскрипевший под его весом.

— Ну что ты, доченька, нехорошо так, нехорошо…маму нельзя обижать…она же только попробовала! Только чуть - чуть попробовала!

Олеся здорово приложилась спиной о стену. Тело нестерпимо болело, кровь и слезы заливали ей лицо. Почему-то очень хотелось спать. Рядом упали и разбились несколько декоративных рамок, висевших на стене, о которую ударилась Олеся.

Чудовище, некогда бывшее ее отцом, продолжая что-то ласково нашептывать, медленно сполз со стола в сторону лежащей девушки. Сквозь красную пелену Олеся увидела, что и мать, оставляя за собой кровавую полосу, подползает все ближе из коридора прихожей.

— Ну вот и все, — подумала Олеська, — меня сожрут собственные родители…но как же хочется спать.

Внезапно раздалось жуткое шипение. Монстры застыли на расстоянии вытянутой руки от девушки, словно натолкнувшись на невидимое препятствие. Олеся огляделась и увидела среди разбитого стекла из упавшей рамки с картиной маленькую икону. Когда-то эту картину подарила маме бабушка, упомянув, что внутри вложен святой символ, охраняющий дом. Похоже, что именно он не давал чудовищам подойти ближе.

Олеся сгребла крохотную икону окровавленной рукой и выставила перед собой. Родители снова зашипели, заметались по стенам и потолку, пытаясь добраться до девушки, но раз за разом натыкались на невидимый купол. Они кричали, выли, клацали пастями, что-то шептали, умоляли Олеську выкинуть икону, но та упрямо держала дрожащей, рукой святой символ.

Секунды тянулись мучительно долго, Олеся слабела от потери крови, но не позволяла себе уснуть. А когда первые лучи рассветного солнца проникли через кухонное окно, то чудовища, бывшие еще день назад любящими и заботливыми мамой и папой, с мучительными криками сгорели.

Крупные хлопья пепла смешались с кровью на полу.

Голова Олеси опустилась на едва вздымающуюся грудь и девушка провалилась в сладкое небытие, все еще крепко сжимая икону в руке.